Исполнилось 90 лет со дня рождения народного писателя Беларуси Янки Брыля, лауреата многочисленных государственных и литературных премий.
Он был эталоном благородства, вежливости, объективности, внимательным к другим, что и я ощутил на себе, а происходил Янка Брыль не из знати, а из семьи рабочего-железнодорожника, который в связи с событиями Первой мировой войны вынужден был податься в беженство. Однако вскоре вернулся на родину, в деревню Загорье нынешнего Кореличского района.
В детстве будущий писатель, не имея возможности окончить гимназию, много занимался самообразованием, увлекался творчеством Льва Толстого и Антона Чехова, создал в родной деревне драматический кружок, наконец, в 1938 году начал писать в вильнюсские белорусские газеты. В начале Второй мировой войны защищал от фашистов Гдыню, попал в плен, сбежал из него, пошел в партизаны. Война навсегда оставила свой страшный след, недаром работал вместе с Алесем Адамовичем и Владимиром Колесником над книгой воспоминаний жертв нацизма «Я из огненной деревни».
Напомню, что Ивана Антоновича не стало год назад. А первая наша встреча произошла где-то в 1953 году — после того, как его повесть о коллективизации в Западной Беларуси получила Государственную премию СССР. Мы, студенты Белорусского государственного университета, собрались на читательскую конференцию по этой книге. Я уже не помню точно, что тогда говорил, но, в отличие от других, высказал и несколько мелких критических замечаний. Это понравилось автору, который, остановив меня в конце встречи, поинтересовался, откуда я родом и не «калякаю» ли чего-нибудь сам.
Помнится, потом наши встречи, уже более «равноправные» происходили на квартире Короткевичей. Осталась запись, датированная 23 ноября 1968 года, когда отмечался день рождения Володи. Последний похвастался, что в Витебском драматическом театре наконец берутся ставить его «Кастуся Калиновского». В ответ на это Брыль задумчиво вспомнил слова Хемингуэя: «Пиши честно, а если тебя признают — хоть после смерти, это уже скучно». После этой цитаты нашел я и собственный «комментарий»: «Брыль понимает, что уже принадлежит истории, и это понимание прослеживается в его жестах, фигуре. Интересно, пишет ли он дневники. Наверное, пишет».
Вторая встреча, которая состоялась на той же квартире ровно через год, прошла довольно конфликтно. Янка Брыль стал упрекать меня за то, что я призываю в печати перевести на белорусский язык повесть «Необузданные сердца» польской писательницы Эмилии Кунавич, которая до войны учительствовала на западнобелорусской Вилейщине, в Илие. Мол, Беларусь представлена там «вшивой и только»; лучше уж переводить «Искры Сибири» Гущи или произведения Радевича, Гамулицкого. Я слабо защищался: до войны были и «вшивые» белорусы, что поделаешь. А в целом повесть написана честно, это признают и ученики Кунавич. Одна из них взялась переводить повесть, тогда уж пусть выходит. Кстати, недавно в Илие торжественно отметили 100-летие со дня рождения Э. Кунавич, о чем писал и «Голос Родины».
Польская литература была у нас частой темой во время встреч, так как Янка Брыль был опытным ее представителем — особенно тех ее писателей, которые родились на белорусской земле. 21 августа 1976 года, уже на квартире Янки Брыля, я познакомился с гданьским прозаиком Збигневом Жакевичем, влюбленным в Молодечненский край своего детства, которому посвящены несколько его книг. Помнится, они ездили с Семашкевичем в Беницу к больному учителю будущего польского прозаика Юлиану Сергиевичу. Жакевич старался даже за столом говорить по-белорусски. Второй раз, в мае 1978 года, нашим общим гостем был лодинский писатель, переводчик белорусской поэзии Матей Юзеф Кононович. Помнится, в ресторане «Юбилейный» по его громкому предложению мы стоя выпили за память Тадеуша Костюшко, и польский гость был немного, но приятно удивлен, когда его призыв дружно поддержали за соседними столами и несколько советских офицеров. («А как же, ведь под Ленино вступила в бой Первая польская дивизия его имени»).
Остался в памяти вечер у Данилы Константиновича, сына Якуба Коласа, посвященный 93-й годовщине со дня рождения Песняра. Застолье было и семейным, и деловым. Академик Гавриил Горецкий там впервые поделился радостью, что наконец-то под Николаевщиной ему удалось найти русло про-Немана и что об этом он пишет книгу. По команде хозяина за каждую семейную пару говорил тост кто-то из присутствующих. После Коласов, Мицкевичей, Горецких, Брылей, Короткевичей дошла очередь и до нас с Марией. Янка Брыль, говоря тост, вспомнил то, о чем и я сам забыл: в сентябре 1939 года, когда грабили помещичьи имения, мой отец вместо другого добра привез с полвоза книг...
Были и другие, «общественные» встречи — на писательских пленумах и вечерах, читательских конференциях. 26 января 1980 года такая конференция прошла в академической библиотеке. Была она необычной, так как состояла из ответов на заранее собранные вопросы. Помнится, о Короткевиче он сказал, что очень высоко его ценит, что он самый читабельный («Его берут с собой даже в Тунис, а почитать просят чуть ли не каждый день»). В 90-ые годы Янка Брыль был частым гостем конгрессов и конференций белорусистов, Центра имени Скорины. Передал в дар Центру часть своей богатой библиотеки.
Наш последний, уже телефонный разговор состоялся буквально за месяц до смерти Янки Брыля. Тогда он прислал мне свою новую книгу, как всегда благожелательно подписанную и аккуратно упакованную. Мне оставалось поблагодарить. И голос Янки Брыля, как мне показалось, звучал еще бодро.
Адам Мальдис, 30 августа 2007 года.
Еженедельник «Голас Радзімы», оригинал на белорусском языке: http://www.golas.by/index.php?subaction=showfull&id=1188567579&archive=1189408428