Иван Чарота — о литературе, братских связях, исторических и природных катаклизмах
«С полгода страдал», — то ли в шутку, то ли всерьез говорит известнейший белорусский сербист и славист, профессор Иван Чарота о последней книге, над которой работал, — перевод стихов одного из самых значимых сербских поэтов первой половины ХХ века Раде Драинца. Масштаб его творчества можно сравнивать с талантом Аркадия Кулешова, Пимена Панченко, Максима Танка. И вот в Сербии вышла книга избранных стихотворений Раде Драинца «Проклятие беспокойства» на белорусском языке. Это совместный международный проект, в котором белорусскую сторону представлял Издательский дом «Звязда». Презентация издания должна была произойти во время 50-й литературной встречи памяти поэта на его родине в городе Прокупле. Но небывалое по своим масштабам наводнение, обрушившееся на Сербию в те дни и от которого Прокупле пострадал, внесло свои коррективы: встреча была отменена, а презентация книги перенесена в Белград. Во время ее наш земляк Иван Чарота получил национальную литературную премию Раде Драинца, став первым иностранным гражданином, награжденным этой наградой. Мы встретились с Иваном Алексеевичем и поговорили о литературе, национальном самосознании и белорусско-сербских связях.
— Иван Алексеевич, реально ли познакомиться с произведениями сербских авторов в белорусских переводах?
— Поводом для нашей беседы стало первое в Сербии издание белорусскоязычной книги. Что же касается переводов сербской литературы на белорусский язык, то их за последние тридцать лет печаталось на порядок больше, чем за предыдущие семьдесят. Достаточно упомянуть антологию «Сербская поэзия», сборник сербских народных сказок «Языки всего живого», этнокультурологический сборник «Народ сербский: его обряды и обычаи, праздники и святыни», избранные произведения Иво Андрича, отдельные книги Бранислава Нушича, Грозданы Олуич, Слободана Вукановича, Лиляны Хабьянович-Джурович, Джорджа Николича, а также сотни отдельных произведений разных жанров, которые печатались в альманахах, журналах и газетах.
Моя давняя идея, чтобы литературные контакты происходили системно. Это значит, что каждая иностранная литература должна быть представлена прежде всего самыми значительными лицами и произведениями. Если этого нет, то невозможно составить адекватное представление о словесности и красивой письменности того или иного народа. Но, к сожалению, мы такой системности не добились. Правда, говоря о Раде Драинце, я могу с удовлетворением отметить, что представил писателя, наследие которого вписывается в более значительные сокровища национальной литературы.
— Насколько востребована сербская литература в Беларуси вообще?
— Без преувеличения, сербская литература — одна из самых по-настоящему живых. Не секрет, что во многих странах глобализирующегося мира словесность уже потеряла свои первичные функции — выявлять и сохранять «исконную сущность» народа, петь «песни души» его. Соответственно, пропадают и те особенности, которые мы отметили в искусстве слова сербов. Современные (пост)литературы перестают развиваться согласно внутренним нуждам духовного совершенствования. А сербы сохранили невероятную способность чувствовать небо и свою землю, создавать собственную картину мира. Поэтому их литература держит чрезвычайно высокий уровень, и она стоит того, чтобы ее знали широко, во всем мире, а в Беларуси — особенно. Нас и сербов объединяют сознательные установки на то, чтобы почитать Слово, чтобы сохранять непререкаемые ценности, чтобы расти и совершенствоваться. Да, к сожалению, сербская литература теперь не только на белорусском, но и на русском языке распространяется далеко не в той степени, в какой этого заслуживает.
— А как обстоят дела с переводом белорусских авторов за рубежом?
— Белорусских авторов, надо признать, за рубежом переводят совсем мало. И хоть после прочтения стихов Максима Танка и Анатолия Сыса ко мне подходили десятки людей и спрашивали: «Неужели еще есть народ, который сохранил такую чистую поэзию?», это не значит, что нет отбоя от желающих их переводить и популяризировать. О восприятии-увлечении ею в Сербии я уже не раз рассказывал. Впрочем, в Сербии нашу поэзию знают не так уж и мало. Там увидели свет две изданные мною антологии (в 1993 и 2012 гг.), и обе имели широкий резонанс. Если же говорить о мировом контексте, то нельзя забывать несоответствие национальной и так называемой универсальной шкалы ценностей. В мировом литературном пространстве доминируют те государства, которые целенаправленно и системно занимаются популяризацией своих культурных ценностей за границей, вкладывая в это большие средства.
— Но ведь белорусская литература достойна, чтобы ее знали?
— Безусловно. Однако нам надо быть и самокритичными, так же, как и критичными в отношении тех структур, которые за это отвечают. В рыночном мире за то, чтобы «занимать свое место среди народов», нужно тратить немалые средства. В 1990-е годы на международной переводческой встрече мне пришлось слышать от шведского коллеги: «Я скорее найду в своей стране сумасшедшего, который соберется в путешествие на Марс, чем сумасшедшего, который возьмется переводить белорусскую литературу». Подразумевалось, что популяризацией белорусской литературы там никто не хочет заниматься просто так, задаром. Получается, что мы сами материально не желаем думать о своем месте на литературной карте мира. Разве что ностальгически вздыхаем по советским временам, когда 95% произведений белорусской литературы переводилось на другие языки с русского, а переводы на русский обеспечивались всесоюзной казной. Сейчас русский язык в качестве посредника уже не участвует , как когда-то. А чтобы иностранцы переводили с белорусского, их надо сначала научить, по-настоящему приобщить, а потом как следует поощрить...
— По вашему мнению, дело только в финансировании? Или еще в том, что мы сами не ценим нашу литературу, язык?
— Я думаю, надо смотреть шире, учитывать глобальные тенденции. В сознании моих внуков литература уже не является основным по значимости фактором духовного и интеллектуального развития. Да и у самих творцов литературы наблюдается потеря духовных ориентиров, а также и осознания, что нужно хранить и как можно глубже отражать свою «самость». Далеко не каждый белорусский писатель теперь может вразумительно доказать своему потенциальному читателю, в чем же заключается наша белорусскость... А литература же, в ее первичной и основной функции, сохраняет и передает национальную систему мироотражения. Никакая другая форма общественного сознания в этом с ней сравниться не может. Если бы каждый — и читатель, и писатель — это осознавал, тогда и отношение к литературе было бы другим.
— Состояние нашего национального самосознания объясняется историческими условиями?
— Конечно же. Но здесь нам вредят упрощенные объяснения. Снова хочу привести сравнение с сербами: они 500 лет были под турецким игом. Однако свою сербскость сохранили. Мы часто оправдываемся: мол, существуем в сложных условиях пограничья Запада и Востока. А сербы же — на трехграничьи: не только православного и католического мира, а еще и мусульманского. Да, часть их когда-то перешла в католицизм, часть — в ислам, но ядро сохранилось.
— Почему же оно так слабо сохранилось у нас?
— Дело в нынешнем «вывернутом» историческом сознании белорусов. Мы настолько извратили представление о себе, что уже сами не понимаем, кто мы такие. Нельзя до такой степени мифологизировать прошлое, утверждая, будто Беларусь — самая толерантная в вероисповедальном плане страна. А разве можно забыть, что в XVII веке в Беларуси фактически велись религиозные войны? А что творилось при антитеистической (не атеистической, то есть, равнодушной к вере) советской власти, когда повсеместно разрушались храмы, а посещение уцелевших жестоко каралось? К тому же это взгляд не мой личный, а распространенный, причем даже среди тех, кого зачисляют в пламенные борцы за белорусскую идею: многие однозначно утверждают, что белорусской нации еще нет. И я с ними спорить не собираюсь. Уже потому, что знаю о классическом наборе признаков нации, а согласно этим критериям белорусы действительно не подпадают под привычное определение.
— Кто мы тогда?
— Видимо, тот народ, который хочет быть нацией, но не прошел всех стадий оформления в статусе нации. Хотеть — это мало. Во время последней поездки в Сербию я участвовал в нескольких мероприятиях, посвященных Дню славянской письменности и почитанию святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Одно из них проходило в Андричграде. Иво Андрич — уроженец Боснии, сербский писатель, единственный на Балканах лауреат Нобелевской премии. Упомянутый Андричград — своеобразный «город» внутри Вышеграда (там родился писатель), мемориал, посвященный Андричу и литературе вообще. И построил его другой босниец — известный в культурном мире Эмир Кустурица. Он, кстати, раньше построил еще один, не меньших масштабов объект, который называют по-разному — Дрвенград, Мечевник, но активно и плодотворно служит становлению сербской культуры. Видя, как там прославляются писатели, литература и культура вообще, я только радовался. И думал, что нам тоже хорошо было бы иметь своего Кустурицу.
— Чем еще была отмечена ваша поездка?
— Она совпала с траурном событием — смертью классика сербской литературы Добрицы Чосича, которого я знал лично, переводил и исследовал. Это была исключительно значимая фигура во всей жизни Сербии, бывшей Югославии, и его уход в лучший мир — немыслимая потеря для национальной литературы, культуры вообще. Очень жалею, что не попал на похороны. Так получилось из-за небывалого природного катаклизма, который проходил как раз в то время и нанес большой ущерб и унес жизни многих людей. Между прочим, в общественном сознании это не просто природная стихия, а явление метеорологической войны. Мне об этом не раз говорили разные люди. Они доказывали, что природными условиями Сербии бедствие такого масштаба не могло быть вызвано. Отмечали то, как неадекватно реагировали на их беду зарубежные СМИ. И искренне благодарили за помощь, которую в борьбе со стихией оказали белорусы. Кстати, в организации помощи, как и в установлении культурных связей, нельзя не отметить рвение нашего посла в Сербии Владимира Чушева и советника посольства Андрея Метелицы.
Хочу поделиться еще одним впечатлением. Очень неприятно, тяжело, больно было смотреть на великолепной красоты склоны гор, когда там с деревьев, кустарников и высоких трав свисали пучки различного мусора, комья грязи. А мой сербский коллега прокомментировал это так: «Это реки наводнением вернули людям все то, чем их загрязняли. Развесили, чтобы показать и пристыдить. Мол, забирайте себе назад, это ваше, а не наше». В этом есть, наверное, и совсем конкретный смысл: мусор убивал русло, и вода никак не могла оставаться в своих природных рамках, вырывалась за берега...
Диана Середюк, 13 июня 2014 года. Источник: газета «Звязда»,
в переводе: http://zviazda.by/2014/06/43136.html