Прекрасно говорит на родном языке. Обращаешься по-русски — так же и отвечает. Владея большинством славянских языков, говорит обычно с сербами — по-сербски, с болгарами — по-болгарски… И с каждым находит язык общий — в прямом смысле!

Иван Алексеевич Чарота — доктор филологических наук, профессор, академик Сербской Академии наук и искусств, академик Международной Славянской Академии наук, образования, искусства и культуры, заведующий кафедрой славянских литератур БГУ. Член Союза писателей Беларуси, а также России и Сербии. Занимается литературоведением, критикой, переводом с сербского, словенского, македонского, польского и других языков на белорусский и русский, а также с белорусского на сербский. Его наработка — более 1000 печатных переводов, в том числе свыше 60 книжных изданий. Он — основатель, составитель и переводчик серии «Сербское богословие ХХ века», в которой уже вышло два десятка книг.

Лауреат международной премии имени Острожского, премии Союза писателей Сербии, обладатель памятной медали Союза словацких писателей и Золотого знака Культурно-просветительского общества Сербии, кавалер орденов преподобного Сергия Радонежского и святого Саввы Сербского. А в этом году получил еще одну награду.

Это Международная литературная премия имени Ф. М. Достоевского (Сербия), которая была присуждена Ивану Чароте еще в 2007 году, а вручили ее только сейчас. Правда, получил ее белорусский филолог и литератор в «двойном формате»: комитет по премии принял решение передать лауреату-белорусу еще и диплом Патриарха Сербского Павла, который был следующим лауреатом, но не дожил до момента вручения. А поскольку Иван Чарота еще при жизни патриарха перевел на русский язык две его книги (одну из них при его жизни, а вторую сразу после кончины), то решили, что справедливо будет диплом, предназначенный Его Святейшеству, передать на память популяризатору его духовного наследия.

— Премию имени Достоевского вы получили за «Антологию белорусской поэзии» для сербов? Скажите честно, Иван Алексеевич, легок ли был путь к звездам?

— Собственно, премией меня почтили задолго до упомянутой Вами «Антологии», которая увидела свет только что. Да это уже второе издание. Первое появилось в 1993 году. А ее путь к читателю был непростым.

Дело в том, что белорусско-сербские литературные связи долгое время не имели никакой системности. С обеих сторон появлялись лишь отдельные переводы, причем спорадические, обусловленные преимущественно случайностями. И когда я должен был включиться в этот процесс, чувствовалась большая потребность привести все хоть в какой-то порядок, чтобы как с одной, так и с другой стороны представления читателей про родственные литературы приближались к объективности, хотя бы панорамности. В начале 1980-х годов появился у меня сербский партнер — издатель и поэт Момчило Джеркович. Мы договорились на паритетных началах готовить «Антологию» поэзии ХХ века — сербской для Беларуси и белорусской для Сербии. У нас такое издание вышло в 1989 году. А вот «паритет» никак не мог появиться. Тогда я вынужден был заключить дополнительный, «запасной» вариант, в другой задумке — чтобы вошла поэзия от древности до современности. Уже освоившись в сербском окружении, я нашел замечательного переводчика — профессора Миодрага Сибиновича, а затем договорился с Белградским издательством «Научная книга».

Но начался «развал Югославии». Соответствующие события вызвали инфляцию, и «Научной книге» такой проект оказался не по силам. Благодаря некоторым моим друзьям и поклонникам белорусщины (в их числе упомянутый профессор Сибинович, Милорад Блечич, Милорад Журич) к выпуску книги присоединилось высокоавторитетное «Сербское литературное общество» как соиздатель. А в связи с этим еще должен отметить чрезвычайно трогательный момент: спонсорскую поддержку белорусской «Антологии» тогда — когда Сербия находилась в жесткой политической и экономической блокаде! — предложило текстильное предприятие «Явор» из коссовского города Иваница… Это действительно братский жест! Вот так белорусская антология вышла, причем в прекрасном оформлении. Она была замечена и литературными критиками, и исследователями, и читателями-любителями поэзии.

Со вторым изданием «Антологии» для меня все было проще. Инициатором его стал Чрезвычайный и Полномочный посол Республики Беларусь в Республике Сербия — Владимир Николаевич Чушов. Он сам, кстати, и спонсора нашел. Это господин Драголюб Швоня, генеральный директор фирмы «Беларусь-Агропанонка».

— В чем особенности второго издания антологии?

— Главная особенность в том, что это издание освещено юбилеями — оно и обозначено как посвященное 130-летию со дня рождения Янки Купалы и Якуба Коласа. А мы учитывали также и 100-летие Максима Танка, и 120-летие Максима Богдановича, которое отмечалось в прошлом году. Дополнительно держалось под вниманием, что в этот год для Беларуси — Год книги. Соответственно, если первая «Антология» содержала по два стихотворения каждого поэта, то в нынешнем издании Купала, Колас, Богданович и Танк представлены основательно. Вообще же объем второго издания увеличился почти в два раза. Сейчас «Антология» начинается с Кирилла Туровского и охватывает панораму развития белорусской поэзии до самого последнего времени. Причем с первой версии мы не выбросили ни одного сочинения!

— Вы могли бы стать не только составителем антологии, но и ее переводчиком. Сербский язык, как говорят, ваш конек…

— Это необязательно. Кроме всего, так задумывалось изначально. Знаете, в принципе, поэзия непереводима. Просто невозможно на другом языке передать все нюансы, которые есть в оригинале и воспринимаются носителем языка оригинала. Так что работа переводчика поэзии очень сложная, тонкая и ответственная. Но со всем этим оба раза превосходно справлялся высококлассный теоретик и практик перевода, профессор-славист Миодраг Сибинович. Что касается меня, то я никогда не преувеличивал свои возможности как переводчика на язык сербский. Оптимально — чтобы поэзию переводили носители языка перевода. Как и писать стихи. По большому счету, на чужом языке — это уже что-то другое. Приходится, правда, и это делать, если больше некому. Сейчас вот я готовлю «Антологию белорусской поэзии» для Черногории, в которой будет немало и моих переводов.

— В славянских странах, по-видимому, белорусская литература востребована?

— Если честно, вынужден констатировать, что в зарубежном мире особого внимания к ней нет. А чтобы изменить это состояние, нужно прилагать большие усилия с нашей стороны. Здесь не обойтись без серьезных программ, а главное — без финансовой поддержки нашего государства для иностранных переводчиков, популяризаторов-критиков, издателей. Иначе полноценного и плодотворного сотрудничества не будет. Не секрет, как Запад относится к Беларуси. Чаще всего там пишут, якобы это касается только политики. Неправда, в очень значительной степени сказывается на культурных, литературных контактах. Закрепляются негативные стереотипы. А чтобы их преодолевать, повторяю, нужно прилагать большие усилия. Есть и еще одно существенное обстоятельство, о котором мы сами не любим говорить: в зарубежном мире только около 5% переводов белорусской литературы осуществляется с языка-оригинала, а около 95% — с русского, через русский. Да и в самой нашей стране отнюдь не идиллическая ситуация с подготовкой специалистов по теории и практике именно художественного перевода. Просто изучать языки — этого мало…

— Полиглотами рождаются… Это про Вас?

— Если кто-то говорит, что он свободно владеет многими языками, он обманывает — или только нас, или даже и самого себя… Уровень владения языком — это всегда очень серьезное дело. Нужно опасаться этой формулировки про свободное владение языками неродными, на которых не имеешь нужды думать, а тем более — сны видеть.

— Сколько языков знаете?

— Вспоминая, какие приходилось изучать, могу назвать немецкий и испанский, которыми занимался добровольно и успешно. Принудительно английский — изучал вместе с сыном-школьником, когда тот начал приносить по иностранному языку двойки. Пользуюсь всеми славянскими языками в разной степени. С близкой частотностью употребляю белорусский и русский. Если кто ко мне обращается по-русски — я отвечаю так же, по-белорусски — соответственно. Окружением (как более широким, так и узким) задается потребность в том или ином языке. Например, мы с женой разговариваем также на своем родном диалекте, а наш диалект ближе к литературному украинскому языку, чем к белорусскому или русскому. Тонкое дело — разные функции языка.

— Вы могли бы быть, наверное, хорошим гидом-переводчиком…

— С этого я начинал как сербист. Когда учился в университете, подрабатывал гидом-переводчиком. Практика, скажу вам, чрезвычайно полезная. А сложностей немного: изучил определенные темы и «прокручивай» туристам, путешествуя с ними, накормлен и напоен, будто ты тоже турист… Многого там не требовалось. Поэтому это однозначно было не для меня.

— Правда ли, что говорить на нескольких языках вы начали почти с детства?

— Не говорить, а читать. Это обусловлено языковой ситуацией моего края и собственно родной деревни Лыщики Кобринского района Брестской области. Это на границе и с Польшей, и с Украиной. Поскольку власть там неоднократно менялась, то разными были и государственные языки. А я уже как бы «синтезировал» историко-лингвистический опыт моего рода: одновременно начал читать польский букварь, районную газету «Коммунистическая работа» по-белорусски, московскую «Правду» по-русски. А еще у моего деда были две книги: «Евангелие» на церковнославянском и «Кобзарь» Шевченко на украинском. Их мне тоже разрешали брать.

— Не ошибусь, если скажу, что любимый ваш язык, кроме белорусского, конечно, сербский?

— Это так. Сербский язык мне дорог. Не только из-за схожести с белорусским, о чем иногда говорят другие. У славян общего немало. Старославянский язык также близок. А с ним, как языком-источником, сербский сохраняет особую близость.

— Откуда такая тяга к Сербии — стране, которой вы посвятили дело жизни, и к сербскому народу, жизнь которого так основательно освещаете?

— Этого как следует, по-видимому, не объясню даже самому себе. Есть вещи мистические. Так, думаю, было нужно Господу. А на каждом этапе моей жизни появлялись какие-то свои причины. Во времена моей молодости сербистики как специальности на филфаке БГУ не существовало. Я учился на русском отделении, программа которого включала факультативное ознакомление с каким-нибудь славянским языком. Проще мне было записаться на польский — ведь на нем и поговорить, и спеть мог. Но халтурить не хотелось. Поэтому пошел на сербский, о котором не имел представления. А к тому же вызвала интерес Югославия, тогда специфическая страна, которая не входила ни в Варшавский Договор, ни в Совет Экономической Взаимопомощи — одним словом, выпадала из «социалистического лагеря». Югославия на то время имела более высокий среди всех других социалистических стран уровень жизни. Но, конечно же, не это меня тянуло: я не политик и не экономист. А вот язык, литература, культура этой братской страны интересовали сильно! И сейчас нисколько не жалею, что всю жизнь занимаюсь югославистикой, прежде всего — сербистикой. Давно уже имею основания в шутку называть себя «белосербом» (смеется).

— Вы один из тех немногих писателей, которые сосредоточены на проблемах духовности. Как к этому пришли?

— Тоже вопрос сложный. С одной стороны, я рожден и воспитан в окружении, которое веру в Бога не теряло никогда. Другое дело, что «дух времени» моего поколения не способствовал поддержке веры предков. Однако «дорога к храму» была знакома издавна. А по-настоящему я возвращался к Церкви опять же через Сербию, в 1980-е годы. Постепенно, уже в 1990-е, присоединился также к церковной письменности, литературе духовной, а затем и собственно богословской. Сербское богословие XX века — феноменальное явление. Я с большим удовольствием читаю и перевожу подобные произведения. В моем переводе уже вышло немало книг сербских богословов.

— Чтобы проникнуться богословием, нужно быть человеком верующим…

— Безусловно! Да я считаю, что все люди — верующие. Только одни принимают веру сознательно, другие — бессознательно. А неверующих людей вообще не существует!

— Иван Алексеевич, что преподаете на филфаке?

— Мою профессию можно было бы называть так, как когда-то писали в удостоверениях выпускников сельских профессионально-технических училищ: «Тракторист-машинист широкого профиля» (шутит). Чтобы обеспечить различные аспекты специальности «Сербистика», читаю все литературоведческие и культурозначимые курсы, охватывая хронологию от древности до современности. Кроме этого, более 20 лет преподаю теорию и практику перевода. В зависимости от заинтересованности студентов предлагаю специальные курсы.

— Как находите взаимопонимание с молодежью?

— Молодежь меняется. Легче ли сейчас работать по сравнению с прошлыми годами? Нет. Многие нынешние студенты не учиться приходят. Вся атмосфера в их духовной и культурной жизни меняется к худшему. Поэтому масса, в целом, оставляет не самые лучшие впечатления. Но, как и во все времена, отдельные молодые люди выделяются любознательностью. С такими студентами общаться полезно, поскольку они еще не заражены стереотипами. Я же не люблю читать лекции с бумажек, а веду, когда могу, свободные речи, цель которых — совместный поиск ответов на вопросы. Ведь готовые ответы — это, чаще всего, опять-таки обман или самообман. Лекция для меня — это размышление, обращение к студентам как к собеседникам и «единомышленникам».

— Почти в каждой своей книге вы придерживаетесь одной линии — славянского единства…

— Да, и часто повторяю: славянский мир сейчас — 15 самостоятельных стран, около 350 миллионов населения… Если же взять еще славянские диаспоры, а также тех, кто по причинам конъюнктурным не идентифицирует себя правильно, то славян наберется полмиллиарда. Причем территория, которую населяют они, — не просто шестая часть суши, а богатейшая! К тому же за славянами стоит культура! Кто может противостоять такому суперэтносу? Однако почему-то единства нет. Несмотря ни на что, я хочу, чтобы оно было. И не один я, таких много, и они во все времена были. Это не только романтическая идея — она абсолютно пригодна для реализации. Конечно, в мире немало тех, кому такая перспектива не нравится, и они прилагают все усилия, чтобы единство славян нарушить. Чего греха таить, нарушают. Да если один «рус» идет против второго «руса» — горе славянам, которые забывают свои корни, историю. Вот почему для меня очень дорогой и значительной остается идея славянской общности, взаимности. И я готов до конца жизни работать изо всех сил, чтобы эта идея реализовалась. Поэтому и работаю честно, с радостью. Но… без особой корысти.

Беседу вела Вероника Канюта, 4 августа 2012 года.

Источник: газета «Звязда», в переводе: http://zvyazda.minsk.by/ru/pril/article.php?id=100999