Бобруйский журналист, рок-музыкант и жизнелюб Валерий Алексеев — о футболе, музыке, Гришковце и настоящем счастье

Наверное, он точно знает секрет счастья. Иначе как объяснить то, что его пьеса «Серебряные крылья», которая идет на сцене бобруйского театра уже пятый сезон, и сегодня бьет рекорды по количеству зрителей. И дело не только в том, что в спектакле звучат песни известной бобруйской группы «Земля королевы Мод» (далее — «ЗКМ»), а одну из ролей исполняет молодой талантливый музыкант Александр Косинский. Просто Валера написал трогательную сказку о своем родном городе, большом сердце и искренней любви. Он вообще считает Бобруйск вторым Иерусалимом, местом, где происходят чудеса и живут необычные люди. К сожалению, они не знают, каким богатством обладают. Потому и несчастны.

— Этот спектакль победил на международном конкурсе драматургии «Баденвейлере», который проводится в Германии, — говорит автор. — В нем, на мой взгляд, нет ничего необычного, я его вообще для детей придумал. Для взрослых он очень прост. Но почему-то именно взрослые идут на него. Наверное, есть в нем что-то такое, что близко людям. Иначе непонятно, почему они до сих пор интересуются.

— Читала, что эту легенду вам рассказала бабушка за три дня до смерти...

— Бабушка Дарья была ангелом на земле. Она любила парня, а родители выдали за нелюбимого. Поехала с ним в другую деревню, а он, наверное, был неплохой человек, через 2 месяца ее отпустил. И она вышла замуж за своего Ивана. А когда тот умер, всегда оставалась одна. Добродушная такая, меня просто так любила. Я пришел — для нее уже праздник. Она под старость глухой стала, родственники говорили, что с ней бессмысленно разговаривать. А мы могли беседовать часами. Где жестами, где словами...

Валера на минуту замолкает. В кухню, где мы разговариваем, вбегает 8-летний Артем и интересуется, есть ли мандарины. Мальчик — воспитанник детского дома, но Валера надеется в будущем его усыновить. Пока берет на выходные и трижды в неделю водит в спортивную секцию.

— У меня целая история с этим детским домом, — объясняет он. — Однажды в оздоровительный лагерь, где я работал, привезли его воспитанников. Мы их разбросали по палатам с обычными детьми: думали, обогреем, а они, наоборот, начали использовать других, различные уловки, что-то придумывать. А теперь Артем мне здесь хочет детский дом устроить.

— Так ты собираешься его усыновить или нет?

— Сначала ремонт сделаю, потом женюсь и подумаю. Я же инвалид (во время несчастного случая на производстве Валера остался без руки), живу на пенсию. Вот собрал много документов на усыновление, а мне говорят — не годен. И мать моя против. Считает, ее сын не тем занимается. Она меня видела директором завода, на худой конец начальником смены, а я ее надежды не оправдал.

— Почему?

— В юности слушал рок, был знаком с известными рок-музыкантами. С Гребенщиковым часто на концертах встречались. Когда он последний раз приезжал в Бобруйск, я ему подарил ключи от своей квартиры. Сделаю ремонт — и он сможет приезжать, гостить здесь, сколько пожелает. В молодости я думал, что такие, как Гребенщиков или Кинчев, живут только в больших городах. Вроде как у нас «климат» для них не подходит. А когда работал журналистом, узнал, что в Бобруйске музыканты ничем не хуже. Помню, перед армией в конце 80-х организовывал рок-концерт, на который пришли два никому не знакомых парня. Через несколько лет они стали известны под названием «Би-2». Еще один талантливый человек, Коля Алфимов (лидер «ЗКМ»), напоминает мне раннего Гребенщикова. У него очень хорошие песни. Мы записали альбом, получился жесткий русский рок. Даже Мику Джаггеру понравился. Вообще «ЗКМ» давно уже выступает на одной сцене с «Кукрыниксами», «Пикником» и даже «Алисой». О Коле Алфимове сделано много разных сюжетов. Но я понял, что в нашей маленькой стране невозможно зарабатывать на концертах. В той же Украине своих любят, у нас — нет...

Чтобы понять насколько полной жизнью живет Валерий Алексеев, достаточно побывать у него дома. Везде фото известных людей, футбольные награды, интересные мелочи. Есть, например, кубок за призовое место в чемпионате Беларуси по футболу среди артистов эстрады, театра и кино. И отдельный для Валеры как лучшего защитника этих соревнований. Он видит мое удивление и удовлетворенно улыбается:

— Когда мне руку оторвало, хирург сказал, что у меня нарушилась координация. Но начал тренироваться, сначала один, а потом с «Белшиной». Когда проводился чемпионат по футболу среди рокеров, знакомые из Минска позвонили, предложили собрать команду. «Ляписы» меня поддержали, «Без билета». И мы себя неплохо показали.

Вместе с режиссером и артистами после спектакля «Серебряные крылья».

— Некоторые твои идеи даже воплотились в бронзе. Я имею в виду Шуру Балаганова, который несколько лет назад «забронзовел» в городе. Как тебя хватает на все?

— Хотелось, чтобы город стал краше. Сам по себе Бобруйск мне не очень нравится. Главное его богатство — люди. Они действительно уникальны. Здесь действительно мог появиться Христос. Однажды задумался, почему он выбрал именно Израиль? И понял — там находится сгусток разных культур. В Бобруйске то же самое. Здесь издревле жили евреи, католики, мусульмане. Я даже историю придумал о том, как встретил Иисуса Христа. Его все унижали, не знали, кто он вообще, а мне жалко стало этого человека. И хотя тоже не хотелось ему помогать, но что-то заставляло делать это. В результате он погибает у меня на глазах, я могу ему помочь, но молча наблюдаю. И мне от этого так плохо... Просыпаюсь и понимаю: это сон. И снова начинается ежедневная суета, и снова у меня выбор.

— Трудно, наверное, любить всех и быть хорошим?

— Когда я думаю, что очень хороший, а остальные — злые, иду на перекресток и представляю себе, что умер. И вижу: город хорошо живет и без меня. Это не я нужен этому городу, а он мне. Не люди во мне нуждаются, а я в них.

— Все герои твоих пьес, наверное, бобруйчане?

— У меня есть пьеса по книге бобруйского писателя Эфраима Севелы «Легенды Инвалидной улицы», я специально съездил к нему в Москву, договорился. Одно повествование совсем маленькое, пришлось персонажей додумывать. А там уровень юмора не ниже, чем у Жванецкого. Я так мучился, пока писал. Пришел на интервью к одной столетней еврейке. Принес торт. Она сказала, что до сих пор любит сладкое, и поставила его в холодильник. Сидим, а разговор не идет. Я, чтобы не молчать, спрашиваю, а откуда это шкаф? Она отвечает: коммунисты не всегда были правы. Все. Пауза. И тут она снова выдает: «Когда коммунисты пришли в Бобруйск, они первым убили банкира Фиму и поставили матроса Макара, будто наш Фима считал хуже, чем Макар». Опять молчим. Я ничего не понимаю. Она даже сердиться начала. «Ну и всю мебель Фимочкину перевезли ко мне», — нервно подытожила она. Эта бабка Соня — один из моих персонажей. Когда их всех расстреляли во время войны, она единственная не видела своего расстрела. К тому времени она была уже слепой. По моей задумке, в конце спектакля на сцене появляются 2 ангела: один родился в Бобруйске, а второй прилетел на практику. И говорит бобруйскому: «Чего ты здесь сидишь? Есть такие красивые города, как Милан, Барселона». Мол, «лети, выше ноги от земли!». И тот летит, а потом возвращается: «На кого же я свой город оставлю?» Режиссер нашего театра почитал пьесу, сказал, что это гениально, и положил в дальний ящик.

А я вот езжу с этим спектаклем по разным странам и рассказываю. Людям нравится. Мне, кажется, сегодня зрителю интересны не исторические баталии на сцене и какие-то там эксперименты. Пришло время Гришковца. Нужно, чтобы со зрителем был какой-то контакт, чтобы слова шли от сердца. У меня еще есть антреприза «Исповедь глухонемого». Я там про себя рассказываю.

— Как Гришковец?

— Гришковец делает это очень сердечно, прекрасно. У него, кстати, звукорежиссер из Бобруйска, через него мы и познакомились. Евгения все волнует, как и меня. В Украине воюют, а мне плохо. Я посмотрел, как он работает и подумал: я ведь тоже могу. Конечно, у меня другой возраст, большой популярности ждать неоткуда. Этим надо заниматься, а у меня времени нет.

Думал долго, как начать. У Гришковца неудобно заимствовать, и я поступил иначе. Выхожу на сцену и говорю зрителям: вы меня часто встречаете в городе, все знаете, останавливаете и спрашиваете, как дела. У меня нет ни времени, ни желания остановиться и рассказывать. А сейчас я выйду, вы спросите, как у меня дела, и я, если посчастливится, расскажу за полчаса, если нет — за два. Называется мой монолог «Исповедь глухонемого». Вспоминаю себя с того момента, как только стал себя осознавать. Вот мне года 2 или 3, я стою на краю большой лужи и первое мое дело в жизни — перебежать ее. Сначала я думал, что живу в городе больших луж, потом — больших слез, затем — городе черно-белых снимков, а в конце говорю, что живу в городе, который любит Бог.

Рассказываю о своих дедушке и бабушке — староверах; как матерился, о школе, как на Доске почета висел. Как-то вышел с урока, а в коридоре фотографировали детей, я тоже пошел и сфотографировался. Потом все удивлялись, как я на Доску почета попал. Все в парадных костюмах, а я в спортивном. Всем своим видом подчеркивал неравенство. О своей службе на Северном флоте рассказываю, как в Анголу приехали, посольство охраняли. А там война, бой завязался, я тоже стрелял. Моему другу взрывной волной голову оторвало у меня на глазах. И я начал стрелять по пленным, даже ранил кого-то. Меня отправили в Мурманск самолетом, думал, посадят, а получил медаль «За воинскую доблесть».

Рассказываю о том, как на работе руку оторвало. А мне тогда 25 лет было...

— А почему назвал спектакль «Исповедь глухонемого»?

— Потому что, когда со мной случилось несчастье, я, казалось, потерял и слух, и язык. Когда мне делали очередную операцию, вижу: лежу в комнате, потолок надо мной голубой, светло. Слышу, кто-то прошел неподалеку. Я стал звать, один вернулся. Спрашивает: «Тебе здесь хорошо?» — «Хорошо!» — Отвечаю. А он: «Так ты на землю не хочешь?» Я испугался, где же я тогда? Меня успокоили: не переживай, мол, вернешься. «А кем буду?» — спрашиваю. И мне говорят: ты будешь... ветром. Я пытаюсь узнать, что это значит. А он только дунул. И сказал: «Cтрах держит людей на земле, поэтому лишать тебя его мы не будем». Меня так поразил этот сон. А однажды, когда в храме крестили ребенка, батюшка в конце говорит: «А теперь сделайте так» — и... дунул. Меня как огнем обожгло. И я многое для себя понял.

— Поэтому ты и помогаешь другим?

— Я никого специально не ищу. Люди сами меня находят. Можно, конечно, какие-то отмазки придумать, но зачем? Что потом скажешь Богу, когда умрешь?

Нелли Зигуля. Фото автора, 21 января 2015 года. Источник: газета «Звязда»,

в переводе: http://zviazda.by/2015/01/68458.html